Принцип оборотня - Страница 9

– Вы ушли! – взвыла Комната. – И построили вокруг себя стену…

– Стену?!

– Какое-то ничто, – отвечала Комната. – Какое-то сферическое ничто. Вы заполнили меня облаком из ничего.

– Ты с ума сошла, – сказал Блейк. – Как я мог это сделать?

Однако, не успев произнести эти слова, он понял, что Комната права. Комната умела только докладывать о тех явлениях, которые улавливала. Такой штукой, как воображение, она не обладала. Комната была всего лишь машиной и не имела опыта по части суеверий, мифов и сказок.

– Вы исчезли, – заявила Комната. – Завернулись в ничто и исчезли. Но прежде чем исчезнуть, вы изменились.

– Как это я мог измениться?

– Не знаю, но вы изменились. Вы растаяли и обрели иную форму или начали обретать иную форму. А потом закутались в ничто.

– И ты меня не чувствовала? И поэтому решила, что я исчез?

– Я вас не чувствовала, – ответила Комната. – Я не умею проникать сквозь ничто.

– Сквозь это ничто?

– Сквозь любое ничто, – сказала Комната. – Я не умею анализировать ничто.

Блейк поднялся с пола и потянулся за шортами, которые бросил на пол накануне вечером. Надев их, он взял коричневый халат, висевший на спинке стула.

Халат оказался шерстяным. И Блейк вдруг вспомнил вчерашний вечер, вспомнил странный каменный дом, сенатора и его дочь.

– Вы изменились, – сказала Комната. – Вы изменились и создали вокруг себя оболочку из ничего.

Но он не помнил этого. Никакого намека на странное превращение не было в его памяти.

Не помнил он и случившегося накануне вечером – с того мига, когда вышел во внутренний дворик, и до момента, когда обнаружил, что стоит в добрых пяти милях от дома и вокруг завывает буря.

Господи, что же происходит? – спросил Блейк себя.

Он плюхнулся на кровать и положил халат на колени.

– Комната, – спросил он, – а ты уверена?

– Я уверена, – ответила Комната.

– Не фантазируешь?

– Вам отлично известно, – твердо ответила Комната, – что я бы не стала фантазировать.

– Да, конечно, не стала бы…

– Фантазия нелогична, – сказала Комната.

– Да, разумеется, ты права, – ответил Блейк. Он поднялся, накинул халат и двинулся к двери.

– Вам больше нечего сказать? – укоризненно спросила Комната.

– А что я могу сказать? – отозвался Блейк. – Ты знаешь об этом больше моего.

Он вышел в дверь и зашагал вдоль балкона. У лестницы Дом встретил его своим обычным утренним приветствием.

– С добрым утром, сэр, – сказал он. – Солнце взошло и светит ярко. Буря кончилась, и туч больше нет. Прогнозы обещают ясную и теплую погоду. Температура сейчас сорок девять градусов, а в течение дня она превысит шестьдесят градусов. Прелестный осенний день, и все вокруг очень красиво. Чего изволите пожелать, сэр? Отделка? Мебель? Музыка?

– Спроси его, что подать на стол! – завопила Кухня.

– И что подать вам на стол? – спросил Дом.

– Может быть, овсянку?

– Овсянку! – вскричала Кухня. – Вечно эта овсянка. Или яичница с ветчиной. Или оладьи. Почему бы хоть разок не съесть что-нибудь эдакое? Почему…

– Овсянку, – твердо сказал Блейк.

– Человек хочет овсянки, – произнес Дом.

– Ладно, – сдалась Кухня. – Одна порция овсянки на подходе!

– Не обращайте на нее внимания, – сказал Дом. – В программу кухни заложены всякие замысловатые рецепты, по которым она большая специалистка, но у нее почти не бывает возможностей воспользоваться хотя бы одним из них. Почему бы вам, сэр, когда-нибудь, просто забавы ради, не разрешить Кухне…

– Овсянки, – сказал Блейк.

– Хорошо, сэр. Утренняя газета на лотке в почтографе, но сегодняшнее утро не богато новостями.

– Если не возражаешь, я посмотрю ее сам, – сказал Блейк.

– Конечно, сэр. Как вам угодно, сэр. Я лишь стараюсь информировать…

– Постарайся не перестараться, – посоветовал Блейк.

– Извините, сэр, – сказал Дом. – Я буду следить за собой.

В прихожей Блейк взял газету и сунул ее под мышку, потом подошел к окну в боковой стене и выглянул наружу. Соседний дом исчез. Платформа опустела.

– Они уехали нынче утром, – объяснил Дом. – Около часа назад. Думаю, ненадолго, в отпуск. Мы все очень рады…

– Мы?

– Да, а что? Все остальные дома, сэр. Мы рады, что они уехали ненадолго и вернутся опять. Они очень хорошие соседи, сэр.

– Ты, похоже, много о них знаешь. А я даже почти не разговаривал с ними.

– О, – произнес Дом, – я не о людях, сэр. Я не о них говорил. Я имел в виду сам дом.

– Значит, и вы, дома, смотрите друг на дружку как на соседей?

– Ну разумеется. Мы наносим визиты, болтаем о том о сем.

– Обмениваетесь информацией?

– Естественно, – ответил Дом. – Но давайте поговорим об интерьере.

– Меня вполне устраивает и нынешний.

– Он не менялся уже много недель.

– Что ж, – задумчиво произнес Блейк, – попробуй поупражняться с обоями в столовой.

– Это не обои, сэр.

– Знаю, что не обои. Я хочу сказать, что мне уже начинает надоедать созерцание кролика, щиплющего клевер.

– Что бы вы хотели вместо кролика?

– Что угодно, на твой вкус. Лишь бы там кроликов не было.

– Но мы можем создавать тысячи комбинаций, сэр.

– Что твоей душе угодно, – сказал Блейк. – Только смотри, чтобы без кроликов.

Он отвернулся от окна и пошел в столовую. Со стен на него уставились глаза – тысячи глаз, глаз без лиц, глаз, сорванных со множества лиц и наклеенных на стены. Глаз, составляющих пары и существующих поодиночке. И все они смотрели прямо на Блейка.

Были здесь синие детские глазки, глядевшие с задумчивой невинностью; глаза, налитые кровью и горевшие устрашающим огнем; был глаз распутника и мутный, слезящийся глаз дряхлого старика. И все они знали Блейка, знали, кто он такой. Если бы к этим глазам прилагались рты, все они сейчас говорили бы с Блейком, кричали на него, строили ему гримасы.